«Хоронила куклу…»: мать Веры о свободе убийцы и бездействии полиции в день трагедии.

Боль, которую невозможно измерить. Горе, которое не уходит с годами. И тишина, в которой по ночам до сих пор слышатся крики.

История Веры Пехтелевой потрясла всю страну. Молодая девушка умерла страшной смертью — и, как уверяет её мама, умерла она не только от рук садиста, но и из-за чужого равнодушия. Диспетчеры, соседи, полиция — никто не успел, никто не захотел услышать. Как будто это происходило не по соседству, а где-то на другой планете. Как будто никто не обязан спасать, если на другом конце провода женский голос кричит в отчаянии.

Оксана Пехтелева — мама Веры — сегодня говорит об этом без истерики, но каждое слово у неё, как удар током. «Я хоронила куклу», — вспоминает она. Представьте себе, сколько боли нужно, чтобы так сказать о собственном ребёнке. Гримёр три с половиной часа накладывала косметику, чтобы хоть как-то скрыть изуродованное лицо. Перчатки — не ради красоты, а чтобы спрятать переломанные пальцы. На дочери не было живого места. Она страдала долго. И никто не помог.

А знаете, что самое пугающее? Он — тот самый Владислав Канюс, который это сделал — сейчас на свободе. Гуляет. Ходит по кафе. Видели в Краснодарском крае, говорят. Кто-то присылает фото, где он в клубе. «Не надо, — просит Оксана, — моё сердце не выдержит». Её можно понять. Вы бы смогли жить, зная, что человек, убивший вашу дочь, смеётся, пьёт коктейли и выкладывает селфи?

Как вообще такое возможно? Пять лет прошло, а ощущение — будто справедливость даже не начинала действовать. «Он трус, он скрывается», — говорит Оксана. Он даже не извинился. Ни слова, ни взгляда, ни тени раскаяния. Просто исчез. Но разве можно исчезнуть от собственной вины? Или от божьего суда, о котором говорит мать Веры?

Она — сильная. Но сильной быть не значит — не чувствовать. За это время она потеряла не только дочь. Ушёл муж. Не выдержал. Сердце сгорело от боли. Оксана теперь просто существует — не живёт. Сменили квартиру, вещи, стены. А внутри — всё так же осталась комната, где когда-то смеялась Вера. «В первые два года я не могла даже на кухне находиться», — рассказывает она. «Каждые выходные были адом».

Иногда она говорит, что дочь приходит во сне. Хорошенькой. Живой. Вот только просыпаться от таких снов — хуже кошмара. Потому что, когда просыпаешься, осознаёшь — она не придёт. Никогда. Ни голос, ни прикосновение, ни взгляд. «Я никогда не узнаю, что такое быть бабушкой», — произносит она, и в этих словах — целая вселенная утраты.

А теперь подумайте — ведь таких историй больше, чем кажется. Вера — не единственная. Но именно её история бьёт в самое сердце. Может быть, потому что в ней нет конца. Нет точки. Есть только многоточие. И молчание. И безнаказанность.

Почему мы так быстро забываем? Почему у тех, кто должен защищать, часто нет времени или желания? Почему у преступников появляется шанс на вторую жизнь, а у жертв — нет даже права на помощь в последний момент?

Может, пора перестать смотреть сквозь пальцы? Может, хватит думать, что беда — это что-то чужое?

Потому что, если однажды крик услышат поздно — это может быть чей-то голос. Голос вашей дочери.